Этот человек был один.

Снова один. Этот месяц он чувствовал, что его душа катится в пропасть. Хотя он уже снова привык быть один. Один в своем мире и в жизни. Жизни за стеклом. За стеклом, которое его окружает и отделяет от мира остального. И теперь много людей вокруг, но он спрятался за стеклом.

Человеку было плохо. Со вчерашнего дня его не покидает ощущение, что- то ли произошло, то ли произойдет что-то страшное. Произошло.

Он идет курить. Сигареты отвлекают, создают иллюзию занятости.

На улице встречает людей, но даже не помнит, как их зовут, хотя девушка сказала, что он с ней даже обнимался. Может быть. Человек был пьян. Он часто бывает пьян, хотя все время пытается что-то изменить.

Вернулся в библиотеку, пытается что-то читать. Он должен продолжать жить. Жить и дальше говорить с людьми из-за стекла.

Он ненавидит это стекло, но что делать? Это стекло вечно, хотя иногда покрывается трещинами. Через это стекло он общается с друзьями, через него пожимает им руку, говорит громкие слова, рассказывает интересные истории и философствует о жизни. Но как бы он не кривлялся за ним, стекло стоит и дразнится своей прозрачностью.

В его жизни были люди, с кем он почти не ощущал этого стекла. Это было так здорово, общаться и не чувствовать стекла, верить, что оно сгинуло. Протягивать руку сквозь трещины, с любовью заглядывать в другие трещины и приветливо улыбаться, замирать от восторга, что вот ведь, мы рядом, мы практически вместе, можем даже обняться. Ведь нет же стекла, мы его разбили своими объятиями, опалили своим дыханием, прожгли своими лучистыми взорами, и оно зазвенело от наших доверчивых речей…

Но стекло было живое и злое всегда. Оно затягивается быстрее, чем мы сможем это понять.

Вот и человек, сидящий в библиотеке, ежился за стеклом.

Внезапно что-то звякнуло. Тихо так, скромно звякнуло, и человек вдруг встал и помчался куда-то.

Он опоздал. Та, что тихо звякнула, ушла, не застав его дома.

А ведь сегодня был их день… в этот день они познакомились и стали тихо рассматривать друг друга из-за стекла…

Он сел, поняв, что его уже бесит стекло, что он хочет мир без него, где все видят друг друга также отчетливо, как себя.

И он рассмеялся, поняв, что этот мир существует и имя этому миру – одиночество.

Он живет в этом мире, ему тут больно и бывает радостно. Здесь он бог, когда творит свои миры и раб, когда попадает в чужие, где все обманчиво и иллюзорно.

Но живет он тут, в этом мире.

Время от времени он делает шаг в другой мир, вновь и вновь бьется со стеклом, ищет счастья вне себя, бьется со стеклом. И мечтает о миге, хотя бы миге, когда стекло вдруг упадет и он сможет отдать себя миру, отдать всего себя, без остатка, но… Вновь и вновь возвращается к себе, в свой мир.

Лето 2002

1.

Давным-давно, еще в детстве я встретил в лесу волка. Он стоял напротив меня и настороженно смотрел мне прямо в душу. Будто спрашивал: “Ну что же ты, а? Давай, побежали со мной, в лесу есть столько дичи, нужно просто быть сильным и ловким”.

А я стоял и оцепенело смотрел на него. И понимал, что стоит сделать только шаг, и не будет уже больше ни школьных забот, ни проблем с родителями. Будет только серая шкура, стремительный бег и страсть охоты. А по ночам дикий и тревожный вой в ночь, которая смеется над тобой.

И рядом, и вдали ты вдруг с удивлением слышишь такой же вой, глас твоих братьев. И ты поймешь, что не один в этом мире и в вое твоем послышатся какие-то новые тона…

Оцепенение разрушил крик и ружейный выстрел. Волк упал, и из его груди полилась алая кровь.

Почему-то он не выл, просто продолжал смотреть на меня и по-прежнему спрашивал, только иначе: “Ну что же ты, а?”

Я отвернулся, чувствуя себя предателем, и молчал в ответ на встревоженные вопросы отца, смешанные с гордостью (завалил ведь волка-то!)

Потом, когда все, довольные и счастливые, сидели за столом, и отец рассказывал про волка, по моей щеке сбежала непрошеная, глупая слеза. Не по волку даже, а по воле, к которой неожиданно прикоснулся, оставшейся там, в смятом сугробе, в котором отпечаталась кровь.

С тех пор я начал меняться. Я стал меньше говорить, а по ночам я смотрел на луну, и мне так ужасно хотелось завыть, укусить этот блин за лощеный бок. Я стал искать литературу про волков и подражать их повадкам.

Когда я видел в зоопарке волков, я желал разодрать решетку и выпустить их, чтобы искупить мою вину перед тем лесным бродягой. Но я этого не сделал. Понял, что эти волки – больше псы и далеко они не убегут.

В шестнадцать лет я вернулся на то место, где был убит волк. Я нашел его сразу же, каким-то странным чутьем.

Я резанул крест-накрест ножом по руке и пролил свою кровь. “Волк, волк, возьми меня с собой, стань моим братом — волколаком!” — произнес я три раза.

Где-то вдалеке раздался волчий вой.

Нет, почудилось.

Я стал ждать, когда же вырастут клыки, отрастет шерсть, появится стая. Моя стая…

Ничего.

Сжав зубы, я вонзил нож в землю и перекинулся через него.

Ничего.

Я сел у дерева. Хотелось плакать, но превозмог себя. Болела рука, которую я нехотя перевязал.

Не получилось. Обман все это. Нет никаких оборотней. Рожденный человеком им и останется, а волк-волком. Глупо было верить всем этим сказкам.

Дома устроили истерику. Где шлялся, мы же нервничаем! При виде руки с матерью чуть не случился удар, а отец нахмурился недовольно. А я все молчал и смотрел в окно на луну. Хотелось завыть от тоски и обреченности.

А потом оттолкнуть мать и бежать, бежать прочь от этого убогого мира к дикой воле…

Лишь через несколько лет я понял свою ошибку, что глупо хотеть стать волком, когда ты уже волк, когда в тебе волчья кровь. И понял, что не могу жить с людьми, есть овощи и хорошо прожаренное мясо.

2.

Я прогуливал семинар по философии. Вместо этого я с джин тоником присел в парке. Не хотелось ни о чем думать, тем более заморачиваться по поводу близящейся сессии.

Хотелось просто сидеть, иногда глотая этот алкогольный лимонад, смотреть на проходящих мимо людей, спешащих по каким-то своим делам, на которые мне было плевать, на облака и на начинающие робко зеленеть деревья.

— Привет, волчара! —улыбнулась Лиза – очаровательная деваха в вечно затасканных джинсах и в балахоне “Крематория”. По жизни она извращается: то придет в универ с тремя десятками косичек, то у нее руки все в феньках. Преподы уже привыкли к ее милым чудачествам и не закатывали истерик по поводу ее новых выкидонов.

— Угости джин-тоником!

— Привет, лисица! – улыбнулся я в ответ, протягивая ей бутылочку. – Прогуливаем?

— Чья бы мычала! – не осталась в долгу она.

У нас это вечно так, называем друг друга волком и лисой, подкалываем по любому поводу всех и вся. С ней я забывал о том, что я – волк, угрюмый хищник.

Довольно быстро обнаружилось, что учиться нам сейчас обоим влом, а делать совершенно нечего. В итоге решили потрепать нервы друг другу своим присутствием. Вскоре разговор уже неторопливо полился, касаясь знакомых и незнакомых, проблем музыки и учебы, литературы и спорта…

Когда надоело сидеть, побрели гулять. Прошлись по Набережной, посидели на площади и у памятника, дотащились даже до парка.

Когда мы возвращались, я неожиданно почувствовал себя волком. Словно шерсть вздыбилась на загривке, глаза настороженно забегали в поиске опасности.

Невольно я сжался, готовый или ударить, или бежать.

— Серега, ты чего? – встревожено спросила Лиза. Я понял, услышав все нарастающий гул.

Схватив лису, я сделал огромный прыжок.

Машина с дикой скоростью пролетела мимо и за ней промчалась милицейская тачка.

Мы упали на обочине дороги.

Я тяжело дышал, еще не способный выйти из волчьего состояния. Только тут я понял, что все еще сжимаю в своих руках Лизу и ее дыхание – прерывистое, волнующее – щекочет мне шею. Лиса. Красивая и милая лиса.

Мне захотелось смять ее, покрыть ее лицо поцелуями…

— Кажется, я поняла, почему тебя называют волком, – сказала Лиза, отстраняясь и пытаясь встать. При этом она как-то странно посмотрела на меня: ну что, позволишь подняться? Или придавишь и будешь гордо поглядывать вокруг, довольный добычей?

Я позволил. Дальше шли молча. Я не знал, о чем она думает. Мне же просто было плохо. От того, что я, волк, вдруг полюбил лису. Оттого, что не мог этого выразить ни на волчьем, ни на человеческом языке.

— Спасибо, – неожиданно сказала она и как-то странно улыбнулась. — Ты спас мне жизнь.

— Не за что, – ответил я автоматически. Тело и голова стали какими-то ватными из-за отхода от такого яркого и обостренного восприятия мира.

— Сережа, ты хороший парень, просто я испугалась в тот момент, испугалась твоих волчьих глаз, твоего дыхания… Прости, если чем обидела… Просто я никогда не встречала волка…

Я горько усмехнулся. Волка… Да, я – волк, и меня многие боятся. Даже те, кого люблю.

— Ничего, – ответил я, – это все фигня. Подумаешь, что в моих жилах течет и волчья кровь, я же ночами в волка настоящего, с клыками и когтями не перекидываюсь. Просто я человек такой. Вон, ты на лису похожа. А наша историчка на пингвина смахивает. А вон мужик идет, гляди-ка, какой важный петух!

Лиза невольно усмехнулась.

— Знаешь, наверно проще было бы, если бы ты ночами перекидывался, – сказала она на прощание. – А так не поймешь, человек ты или волк.

И ушла в дом. А я не ночевал дома, бродил по парку и тихо выл на то, что куда-то пропала луна.

3

Мы не говорили с ней уже неделю. Так, виделись на учебе, здоровались, но по какому-то негласному соглашению не говорили ни о чем.

Но однажды я поймал ее за руку и шепнул: “Я люблю тебя”. Она замерла на миг, ее дыхание участилось. Но она прошла мимо.

И только после занятий, когда я догнал ее в парке, она бросилась мне на шею. “Я тоже тебя люблю!”

Я был счастлив. Мы стали везде появляться вместе, и мы любили друг друга. Иногда мы бродили по ночному или дневному городу и говорили, говорили…

Я забыл боль, мир стал ярок и красив, ведь в нем была она – моя лиса, моя маленькая принцесса, лукавая и нежная плутовка.

Я почти забыл о своей волчьей сущности. Лишь изредка начинал снова смотреть в этот мир огненными глазами, и хотелось совершить прыжок. Прыжок, оставляющий за спиной все эти лица, мрачные машины и этот асфальт. Только теперь я хотел, чтобы в прыжке я был не один, а с моей любимой.

Лиза тоже меня любила. Но я не мог понять, какой любовью? Иногда казалось, что она меня немного боится. Даже когда целует.

Но мы были вместе, и я хотел жить с ней вечно.

Не знаю, когда все начало ломаться, когда я перестал верить в вечную любовь.

В какой-то миг она стала все более отдаляться. А может, этот миг был уже тогда, на обочине дороги?

Мы стали реже видеться. У нее появились какие-то новые дела, в которые она не хотела меня посвящать.

Она смотрела с виноватой лукавинкой, и я чувствовал, что вот-вот, и она выскользнет из моих объятий, слегка коснувшись меня на прощание своим рыжим пушистым хвостом.

И я сходил сума, пытаясь достучаться до нее.

Проклятия всем богам невольно срывались с моих уст, когда я понимал, что ее нет рядом, когда я видел ее и понимал, что она не волчица, что она не будет со мной бежать, едва касаясь земли и обгоняя луну.

Потом я стал слышать о каком-то парне, появляющимся рядом с моей лисой. А она увиливала от всех вопросов, пока однажды все не разрешилось так, как должно.

Я увидел ее, идущую с ним по улице. Стройный и сильный, с красивым лицом, он обнимал ее за талию и что-то увлеченно рассказывал. А она слушала, и ее глаза, ее улыбка отвечали ему, не мне.

— Лиза, – тихо окликнул я.

Она вздрогнула и обернулась. А потом оказалась за плечом этого парня, а он стоял, загораживая ее, готовый за нее умереть. Пес. Настоящий пес. Верный, а еще добрый и отважный.

Нестерпимо захотелось взвыть и броситься вперед. Прыжок, локоть бьет в горло парня, опрокидывает на землю. А потом сцепиться с ним и грызть, грызть его глотку, чтобы кровь горячими брызгами обожгла гортань. А потом огласить мир диким, торжествующим воем и увести с собой Лизу. По праву победителя.

Нельзя.

Я человек, хоть и с волчьей кровью. Я должен стоять здесь, чувствовать злость и боль и понимать: все. Ничего не изменить. Меня бросили, отвергли.

— Почему? — хрипло спросил я.

— Прости, Сережа. Ты хороший, но мне тяжело с тобой. Я устала от твоей дикости и не могу больше так. А с ним хорошо. Прости… Ты же и сам чувствуешь, что мы не сможем быть вместе.

— Я люблю тебя, – сказал я.

Она потупила свои завлекающие в сети глаза. Наверное, она никогда меня не любила. Просто ей нравилось сворачиваться клубком у меня под боком, зная, что этот дикарь готов на все. А теперь нашла верного пса,такого домашнего и нежного. И он стоит, сжав зубы, не зная, что делать. То ли лаять и лезть в драку, то ли молчать, выжидая. Выбрал второе, молодец. На лай бы я ответил ударом. И разрешило бы наш спор либо увечье, либо смерть.

Я отвернулся и пошел прочь, ненавидя весь мир, эту проклятую любовь, эту поганую цивилизацию, людей вокруг. Все это ненастоящее.

Я бросился бежать. Скорее уйти из мира искусственных домов, где каждое слово может выражать фальшь.

Я бежал, выбиваясь из сил, чуть-чуть отдыхал, и снова бежал. В горле клокотало рычание. Я морщился от ненавистного запаха людского мира.

Наступила ночь, и в небе появилась луна, полная и насмешливая.

Стоп. Остановиться и присесть на корточки, втянуть в ноздри запах леса и искать добычу. Потом набрать в грудь воздух и…

Вой. Дикий, полный тоски и бессильной ярости вой, отрекающий от старого, но въевшегося в плоть и кровь, пропитавшего разум мира.

Где-то вдалеке раздался ответ…

Он ничем сильно не отличался от других.

Ходил на учебу, пил пиво, любил шумные кампании, хорошую музыку и разговоры затемно на прокуренных кухнях.

Никогда не сходил с ума, не мыслил глобально, не изрекал гениальных мыслей и идей. Всем было приятно с ним поболтать за жизнь и выпить что-нибудь покрепче чая. Его любили, но он знал, что в его жизни что-то странное.

Скорее всего, виной этому были его сны.… Каждый раз он просыпался с мучительным чувством, что скоро свершиться. Но что именно – не знал.

Во снах он был другим. Не более могущественным, не более слабым – просто другим. Иначе мыслил, иначе действовал.

Безумно часто ловил себя на мысли, что очень многое уже видел. Не ситуации, вызывающие привычное дежа вю, а какие-то картины, краски, образы.

Однажды он проснулся и понял: все. Круг замыкается. Понял смысл своих снов, своей жизни. В своих снах он видел всю жизнь, все идеи и мысли человечества.

Человечество исчерпало себя и он должен завершить круг, потому что все сказано и решено, что должно быть на этом пути. Все сделано, если не руками, то в идейном мире.

Он счастливо рассмеялся и подошел к окну.

Наступал рассвет и мир тихо просыпался, еще не зная, что начинается новая эра для исчерпавшего себя человечества.

И он сказал слово. В слове было все: радость, боль, отчаяние, ярость, все оттенки радости и счастья, страх и безумие прошедших тысячелетий.

Слово вмещало в себе все созданное, все идеи и чувства человечества.

Его не передать обычными словами, оно вмещало в себя все звуки и все языки мира.

Человек замер, почувствовав, как все меняется. Понял, что люди могут создать новую жизнь. Разбужены дремавшие силы, проснулись спавшие в вечности и открыты все пути.

“Еще один круг замкнулся” – счастливо подумал он и вышел в окно.

28.04.2002

Ночь.

На долгий и мучительный миг весь мир превратился в огненную лаву слепящего света, беспощадно бьющего в глаза и выжигающего тело и душу.

Затем все стихло и Иван Самохин упал на колени. Мыслей не было. Была лишь тупая ноющая пустота в груди, в которой не было места даже для бешеного восторга от того, что скачок, кажется, удался, а он – бывший Омоновец, а ныне – испытатель научно-исследовательского центра – жив.

В таком состоянии человек провел минут десять, хрипло дыша и молча перебарывая в себе боль.

Затем открыл глаза и огляделся.

Вокруг бурлила жизнь, похожая на сказочно-прекрасный сон. Ибо прогнозы безнадежных оптимистов сбылись, и 22 век оказался Золотым.

Ввысь уходили шпили невообразимых башен, с жутко-прекрасной сместью классических стилей, великолепные дворцы из рубинов, изумруда и жемчуга и неизвестных Ивану нестерпимо ярких розоватых камней. Вокруг росли сказочные деревья и кустарники, а между ними гуляли не только диковинные звери, словно вынырнувшие из снов и фантастических романов, но и обычные домашние звери. Изящные фонтаны и скульптуры…

В общем, Иван Самохин попал в рай.

И в этом раю жили не люди, а ангелы. Прекрасные девушки нагишом гуляли по городу, без стыда показывая сильным и мускулистым парням свое совершенство.

Среди этих людей не было ни одного старого или просто некрасивого лица.

Иван встал, озираясь. С этим миром определенно было что-то не так. Причем всерьез и давно. Никто не обращал внимания на него – здоровенного мужика в джинсах и свитере с портативным лазером за поясом, пришедшего из прошлого.

Нет, на него поглядывали с легкой тенью удивления, но этим все исчерпывалось.

Иван торопливо разделся, выбросив одежду и лазер в кусты, ведь не хотел выглядеть необычно и, пошатываясь, пошел прочь по улицам этого сказочно прекрасного города, равнодушного к путешественнику во времени.

Иногда он вот-вот готов был к кому-нибудь обратиться, но не решался, осознавая, что не знает, что сказать. Он решил пока просто наблюдать и слушать.

И он медленно брел по волшебному городу, любуясь на окружающее, и тоскливо сжималось его сердце, понимающее, что все это только грядет.

-Стой, человек! Ты должен идти с нами, ведь ты не имеешь права здесь находиться, Настоящий! – крик ударил по взведенным нервам не хуже бича. Не раздумывая, Самохин побежал от двух дюжих парней, одетых в своеобразную форму. В руках у них были огненные хлысты.

Иван понял по голосам, что он почему-то для них преступник….

Огненный хлыст с пронзительным свистом опустился на плечо Ивана, который тихо застонал, но не прекратил стремительного бега. Сердце заходилось в бешеном ритме, дыхание сбилось, но он все равно бежал от своих потомков, в чем-то обвиняющих своего предка. Но, черт возьми, в чем?

Преследователи, казалось, не утомились. Бегут, свежие, спокойные, кричат:

-Настоящий, остановись. Ты должен пройти посвящение! Или мы отправим тебя в резервации. Остановись, процесс инициации не страшен, он просто как погружение в сон. А разве ты боишься спать?

Самохин ворвался в ближайший Дворец. Впопыхах он не ощутил ни боли от удара, ни вообще сопротивления. Должно быть, дверь просто была открыта.

Люди в здании отшатывались от бегущих, провожая погоню кто просто любопытным, кто сочувствующим взглядом. Похоже, такие картины мало кого удивляли.

Внезапно открывшаяся дверь едва не ударила Самохина, но тот вовремя успел отскочить. На двери он прочел надпись «Мир №61924Х. Дикая реальность класса Е-6.»

Отпрыгнув в сторону, Иван увидел черный провал вместо двери и, не раздумывая, нырнул внутрь.

Странно, перед тем, как перешагнуть порог, он готов был поклясться, что увидел белокурое лицо прекрасной девушки с изумленными глазами.

«Глюки» – мелькнуло в голове у убегающего человека, ведь он прошел сквозь это видение, до боли напоминающее оставленную там, в далеком прошлом девушку, которой он читал стихи и дарил цветы…

Он замер, пораженный. Зал превышал все мыслимые размеры. Он был целым миром под сиреневым небом с далеким горизонтом…

И где-то вдалеке стоял черный замок, в бойницах которого стояли облаченные в черные одеяния лучники. А около замка кружили на великолепных золотых драконах рыцари в серебряных доспехах.

Драконы щедро поливали пламенем обитателей замка, отвечающими сплошным потоком стрел.

Эта картина была настолько нереальна и к тому же не отвечала идиллии вне дворца, что Иван так и застыл.

В чувство его привел удар хлыста.

Ничего не понимающий, загнанный человек разъярился.

Стремительно крутанулся вокруг своей оси, резко схватил хлыст и дернул что есть силы, несмотря на вспыхнувшую в руке боль.

Быстро скользящим шагом он подскочил к противникам и одним жестким ударом отправил противника без хлыста в нокаут.

Надо отдать должное второму. Не растерялся, отпрянул и ударил коротким взмахом. На этот раз от боли помутился рассудок. Хлыст не горел уже, а полыхал яростным пламенем. До этого преследователи его просто щадили.

Схватка превратилась в причудливый изящный танец-игру, где жизнь ставится на кон.

Они закружили по кругу, время от времени хлысты рассекали воздух, и нужно было применить всю свою ловкость и реакцию, чтобы увернуться от разящего взмаха и ударить в ответ.

Они кружили, глядя друг другу в глаза, стараясь предугадать тот момент, когда хлыст взовьется в воздух. А рядом происходила другая битва.

И тут в мир вошла Она. То сказочное видение, призрак любимой, которая, наверное, давно уже умерла. Призрак! Он ведь действительно прошел сквозь нее!

Иван застонал, все поняв. «Настоящий, остановись!» Просто весь этот мир – призрак, а он преступник в том, что живой.

Все это пронеслось в голове Самохина за несколько мгновений, а затем его головы коснулся огненный хлыст, и настала тьма….

Сознание вернулось резко и сразу же обрушились воспоминания.

В следующий миг он увидел Таню, свою любимую. Только тут ей было много лет и она находилась в каком-то цилиндре. Ее было бы трудно узнать, если бы не глаза, те самые прекрасные васильковые глаза, смотрящие куда-то вдаль… Нет, не куда-то, а в призрачный мир.

Ведь ее не было здесь, она была там, в том причудливом городе. Не она, а ее призрак.

-Ты хочешь отправиться в резервацию? – громко спросил чей-то требовательный голос.

-А что это?

-Место, где живут настоящие люди, не признающие Призрачного мира. Правда, – говорящий усмехнулся, – их все меньше. Многие просто устают от болезней, возможности умереть, тяжести тела… Ведь в призрачном мире нет ничего этого, ве его обитатели – боги, могут делать все – летать, творить… Могут и просто жить. Сотни возможностей, сотни смоделированных миров, неограниченное четырехмерное виртуальное пространство, где каждый может найти возможность развлечься.

-А кто контролирует этот мир?

-Никто. Это просто виртуальное пространство, где каждый делает, что хочет, живет там, где хочет. Как компьютерная игра. Создан много лет назад уставшими людьми. Этот мир невозможно контролировать, он не зависит даже от нас, службы техподдержки, мы просто переводим реальность в виртуальность, не более. Дальше все существует само по себе. Так ты решил?

Иван задумался. Он смотрел на Таню, вспоминая слова: «Ты же не боишься спать?». Но отказаться от своего тела, от ощущения реальности…

-Я согласен….

Где-то год 97-98, до «Матрицы», это точно.

1

Уже два солнца, синий гигант Ар и красный карлик Тир, бросили свои жаркие лучи на бескрайний мир, словно призывая жизнь кипеть и веселиться, когда на равнине, перед старым полуразрушенным замком сошлись в схватке два воина – статный юноша Гард и робот №243.

Странная то была битва. Огромный робот наносил точно рассчитанные удары, а юноша, кружась и словно выполняя какой-то замысловатый танец, отбивал выпады 243-го.

Любой, кто хоть что-то смыслил в воинском деле, мог понять, что этот порывистый и опасный, как обретший плоть огонь, парень просто забавляется с противником.

Внезапно Гард по прозвищу Непокорный резко отпрянул в сторону и его полупрозрачный клинок, описав закрученный контур, коснулся груди 243. Робот-слуга тут же отошел от разгоряченного юноши.

-Браво, браво! – раздался чей-то полунасмешливый голос.

Гард стремительно обернулся и пристально посмотрел на говорившего. Мар Дикий, здоровенный прозрачный гуманоид, не выдержал этого пронизывающего взгляда и опустил глаза. “Да, сдает старик, – отметил про себя Непокорный, – Когда я только пришел в Мир, он бы за подобный взгляд с хохотом врезал бы мне по зубам. Вот что делает власть”.

-Зачем пожаловал, Мар? – и с насмешкой, – да еще без сиятельной свиты…

-Заткнись, Гард! – на миг в трехглазом призраке проснулся прежний дикий разбойник, попирающий чужие права. Да, а ведь когда-то он завоевал титул Владыки, из простого пацана превратившись в правителя многих земель.

А сейчас…. Сейчас перед Гардом всего лишь уставший от жизни старый воин.

-Ну проходи в мой убогий замок, – пригласил Непокорный, – не обессудь, до твоих покоев мне далеко.

2

Гард опрокинул в себя бокал вина, слушая болтающего о пустяках Мара.

-Может, перейдем к делу? Зачем пожаловал?

-Я хочу вернуть молодость.

Непокорный замер, с удивлением смотря на гостя.

-А я тут причем?

-Путь до Кладезя Знаний слишком долог…

Легенда… Никто не знает, где находится Кладезь, но сотни и тысячи сорвиголов спешат к нему, сулящему чудовищную мощь. Говорят, сам Рулат, великий Владыка мира, окунулся в Кладезь. И именно поэтому ему нет равных тысячи лет.

Да, Гард, мои слуги нашли манускрипт, где есть все о Кладезе. Я знаю, где он! Но мне нужен спутник, сильный и молодой. Соглашайся! Я верну молодость, ты получишь мощь…

-А ты уверен, что это тебя спасет? – тихо спросил юноша, – спасет от снов?

-При чем тут это? – отшатнувшись, прошипел Дикий.

— Он ведь умирает, да? Умирает, гниет, вырождается… Как Кладезь может спасти его? И тебя?

Мар выскочил за дверь, не успев расслышать “Я согласен”.

3

Гард сидел у костра и смотрел на звездное небо.

Жемчужные россыпи звезд всегда манили его, насмешливо подмигивая и дразнясь своей недоступностью. Когда-то, в пору лихого и необузданного детства угольки небес вообще сводили его с ума…. Навсегда запомнилось: он, единственный разумный на затерянном в Океане острове, забирался на самое большое дерево и мечтал, смотря на звезды. Мечтал о подвигах и битвах, где он – вечный герой. Какие только картины не рисовало воображение юного дикаря! Но понимал, что это лишь мечты, а жизнь там, внизу, среди диких зверей.

А еще его манили земли, видимые вдалеке. Их он достиг, построив судно, но звезд…

Звезд он так и не достиг, хотя мечом и отвагой и смог покорить прибрежные земли, никому не уступив.

За свои тысячелетия он набрался ума, но в глубине души так и остался тем грубоватым мальчишкой, стремящимся к звездам.

Юноша улыбнулся воспоминаниям и поправил горящую головню в костре. Рядом Мар с кислой миной жевал отнятую у зубастых полутораметровых кроликов капусту. Вот уже 95 лет они идут, сражаются, питаются черт знает чем.… Хотя путь до Кладезя и не мог быть усыпан цветами…

“И зачем вообще нужен этот Кладезь? – лениво подумал Гард – У меня хорошая жизнь – лихая и свободная – так нет ведь, жажда власти и могущества все мучает…”

Голова юноши упала на грудь и душа улетела в ужасный и прекрасный мир сновидений…

4

Жизнь внизу бурлила ключом.

Он чувствовал это каждой клеточкой своего эфемерного тела. Он осознавал себя великим и ничтожным, наблюдая с высот за этим странным миром, чувствуя боль и радость, любовь и ненависть маленьких людишек – жителей этого мира. Они были близки Ему, эти маленькие неуклюжие фигурки внизу.

Он был владыкой и рабом. Он правил миром, то агрессивным, то миролюбивым, то парадоксальным, то наивным. Нет, Он не мог заставить людей верить во что-то, не мог призвать зиму летом. Но стоило Ему улыбнуться и запеть, тут же на планете рождался новый художник или поэт, делающий мир прекраснее и добрее.

Но когда Его обуревала тоска, здесь начинались кровопролитные войны…. А может, все наоборот и когда этот мир становился добрее и у него теплело на душе?

Он любил наблюдать с высот, помогая в трудные минуты, ликуя с людьми в победы и принимая эту жизнь, как есть, как принимают самого себя, пытаясь сделать лучше, но не меняя в корне.

Неожиданно он насторожился. Творилось что-то неладное. Союзники – калсы, прозрачные гуманоиды – с которыми люди пытались выйти в другой мир, тратя на это бездну времени, денег и сил, нанесли подлый удар. Их космическая армада атаковала главную военно-космическую базу…

Сознание стало блекнуть, ускользать. Мир внизу подернулся дымкой и он понял: настало Пробуждение.

5

Тихо взвыв от боли, Непокорный широко распахнул глаза. И тут же “боднул” своего противника головой в живот. Мар с коротким вскриком упал на землю.

Они молча смотрели друг на друга, один с яростью и презрением, другой – затравленно.

-Зачем? – зло спросил Непокорный, сжимая кровоточащее плечо. Боли не было, он умел контролировать свою плоть.

А этот Мар так похож на тех, из сна…

-Я должен… – тихо ответил Дикий. – Ты не понимаешь, Гард, Кладезь – он ведь только для одного…

-Он прав, юноша, – голос Великого Рулата поверг обоих путников в стопор.

Противники резко обернулись.

-Что ты здесь делаешь, Владыка? – выдавил Мар, обращаясь к Рулату, с печальной улыбкой восседающему на захудалом полуразрушенном колодце.

-Жду дорогих гостей, – серьезно ответил Владыка.

-Ну и дождался, – процедил Дикий и бросился на Рулата. Короткая вспышка и обессиленный Мар рухнул на землю.

— Чего хочешь ты, парень? Этот дурень понятно чего жаждал, а ты?

-Власти и силы.

-А ты действительно этого жаждешь? Ведь когда-то и я хотел того же.… Тогда я был, как ты, молод и дерзок…. И променял это на власть.

Скажи, в твоем мире есть религия? Хотя знаю, что есть. Я обменял все, что имел, на право быть Богом. Не так.… Чтобы мой мир стал Богом над всей Вселенной… Правда, есть и другие вселенные, те самые звезды на небе…. Но это другое.

Так вот, молодой человек, я Бог, а ты божок. Божок того мира, что видишь во сне. Каждый из нас – бог какого-нибудь мира, даже Мар. Бог-душа мира, неразрывное единство. Но истинное могущество дает лишь Кладезь, на котором я сейчас сижу. Он мертв и беспорядочен, он – хаос, из которого мы вышли. Когда я окунулся в него, я познал все. Я увидел всю вселенную, за краткий миг, испытав все чувства миров. Я научился управлять собой, своим миром и взял под свою власть и другие миры…. Я стал всем, и я знаю это.

Но я перегорел. Остался разум и иные чувства, ранее несвойственные мне.

Зачем я тебе это рассказываю? Чтобы ты сделал правильный выбор. Потому что и сам, возможно, будешь через тысячи лет сидеть здесь, усталый и опустошенный, и прикидывать, хватит ли сил одолеть очередного зарвавшегося божка…

Юноша не ответил, готовясь к бою. Он сделал выбор.

Сила его мира, его народа обрушилась на него, дохнула в грудь пьянящим шальным ветром, привычно заколола кончики пальцев и одела в лед чувства и разум. Гард расхохотался, чувствуя себя всемогущим. Он молод, что ему какой-то старик!

Юноша ударил. Одновременно с ним в бой ринулась огромная звездная эскадра, завоевывающая вселенную. Удар встретила чужая Мощь, и огненные брызги сошедшихся превратили мир в картину сумасшедшего художника.

Никто не мог бы сказать, сколько длилась эта самая чудовищная и великая битва за многие тысячелетия.

Небо побагровело от молний, порождаемых безумным выплеском чистой энергии, а земля сотрясалась от жалких крох той мощи, что падала на землю, вырвавшись из дикой какофонии. И на фоне всего этого парили в небесах два противника-бога. Один – с удалью и азартом, другой – с тоскливым всепониманием в глазах.

Юный бог чувствовал, как стремительно высыхает река его Силы. Но в последний момент Гард собрался и бросил всего себя на врага, все свое я.… И высох, остались лишь крохи прежней энергии.

-Хватит, – Рулат склонил голову, – ты победил.

Гард без сил сел на землю. Победа… Он в восторге прокричал это в небо, и ему вторили десятки пилотов, выживших после неслыханной битвы.

Бывший Владыка вздохнул. Что ж, пора уходить. Кладезю нужен новый Хранитель. Теперь иной народ прикоснется к мудрости, заключенной в центре вселенной.

И тут его глаза расширились, а из горла вырвался исступленный шепот: “Нет!” Не было сил кричать, помешать.… Осталось только с ужасом наблюдать, как робот, механический слуга Гарда, не ведающий, что такое жалость и любовь, добро и зло, счастье и боль, сделал последний шаг, отделяющий его от Кладезя…

Наверное, он был безумен.

Человек, для которого вся жизнь заключается в бесконечном странствии, просто не может быть нормальным. Он даже не помнил, когда впервые вступил на серую ленту дороги, отрекшись от обычной жизни. Да и была ли она – обычная спокойная жизнь, где нет места приключениям? Его память покрывала тьма. Тьма забвения…

Он не помнил своей жизни и жил часто ускользающим мигом. Возможно, он был могущественным королем. А может, нищим или шутом? Или жестоким разбойником?

Кажется, все это было…. И волшебное королевство, и шутовство, и лихая разбойничья доля…. Тьма.

Порой его разум рождал странные картины и фразы. Это были просто воспоминания, или бред сумасшедшего.

Внезапно он увидел вдалеке огонек.

Костер. А у костра – люди, которые помогут хоть на миг изгнать тоску и боль вечного пути из груди. Они не оставят его в одиночестве среди бессвязных видений, убивающих реальность.

У костра грелся обычный передовой отряд моргасов. Их вожак – синий здоровяк с рогами – грел руки у серого огня, вяло танцующего на углях силарского дерева.

-Мир вам! – вежливо приветствовал их странник.

-Что? – озадаченно нахмурился вожак.

Язык…. Он обратился к ним не на том наречии. Он повторил приветствие.

-И тебе мир, добр человек. Куда путь держишь?

-Туда, где не был.

-А… – моргас понимающе ухмыльнулся, – бродяжничаем, значит. Вот что я тебе скажу, парень, коли жизнь дорога, броди подальше отсюда. Твой путь идет к Дитю Ветра.

Дитя Ветра… На миг тьма забвения разомкнулась и он вспомнил легенду. Раз в тысячелетие в мире наступает мертвый штиль. Лишь на далекой равнине все лихие и вольные ветра сходятся, и рождается оно – Дитя Ветра.

Порожденное в танце страсти Ветров, от которого у смертных седеют волосы, лопаются барабанные перепонки и умирает разум, оно безжалостно и свободно, как родители, разумно и могуче…

У него нет тела. Если Дитя не пожелает, его вообще нельзя увидеть.

Странник представил танец Ветров, как будто его видел. Это было страшно и величественно.

-Будь нашим гостем, путник, – предложил моргас, – Может, споешь?

Путник сел и достал гарту. Она и удивительный меч, закаленный в огненных слезах звезд последним Титаном, были его единственными друзьями.

Он ласково коснулся струн гарты и запел. Песня лилась, касаясь души, повествуя о замках и мечтах, рыцарях и прекрасных дамах. Слова рождались сами собой, вырываясь из самого нутра странника.

Моргасы, замершие в изумлении и восторге, переживали вместе с певцом каждое слово, каждый аккорд, заразившись безумным огнем музыки.

-Пожалуй, я лучше пойду, – неожиданно оборвал песни странник.

-Но там же Дитя Ветра!

-Ну и что? – обжег равнодушной улыбкой бродяга.

Затем мальчишески легко вскочил, словно и не было дня бесконечного пути, и зашагал по направлению к Дитя.

-Стой! – вожак протянул путнику амулет, – Убей его. Только ты это сможешь.

Странник молча взял амулет и ушел.

-Кто это? – робко поинтересовался Лерой мальчишка.

-Серг, – протянул вожак, – живая легенда, человек-загадка. Вечный юноша, поэт, странник, маг и воин одновременно. Пришел из ниоткуда и идет в никуда. Такая у него судьба, проклятие и дар. Да, Кулар испепели, вы же слышали его саги…

Ветер ледяными ласками пронизывал до костей, словно ты добровольно топишься в проруби. И на груди горит адовым пламенем амулет.

Но странник упорно шел вперед. Не мог не идти.

Вокруг творилось нечто странное. Огромный валун взмыл в воздух и стремительно полетел на Серга. Вскинув руку, путник отбил камень потоком свободной энергии. Сила бродяги была сродни силе ветра. Такая же сильная и почти неуправляемая.

Его подхватили могучие невидимые руки и понесли над земной твердью. Странно, он совсем не испугался. Просто встал на необъятных ладонях, раскинул руки, и, почувствовав, как тело утратило вес, полетел.

Вокруг загремел самоуверенный и могучий хохот.

В следующий миг из ниоткуда возник сияющий клинок в два человеческих роста и направился к горлу Серга.

Меч странника скрестился с мечом Ветра. Пронзительный визг провозгласил миру о битве бессмертных существ.

Бродяга отражал выпады легко, терпеливо ожидая, когда противнику надоест эта бессмысленная игра. Серг был гениальным фехтовальщиком, в его мастерстве практически не было изъянов. Но даже он не мог поразить бесплотного врага.

Забавляясь, Дитя стало кидать в противника валуны, оглушать его свистом, одновременно атакуя клинком.

“С тобой неинтересно, – раздался в голове Серга обиженный голос, – Тебя невозможно победить”.

-Тебя тоже.

“Гм-м… действительно.”

Серг ударил в последний раз. Всю свою силу он вложил в это древнее боевое заклинание. Откуда он узнал его? Кажется, их нашептал амулет… или помог вспомнить.

В Дитя ударила Сила, которой ничто не может помешать, для которой нет преград и заслонов. Сила без имени, пришедшая из другого мира, вырвавшаяся из темницы амулета.

Серые призрачные струи ударили туда, откуда раздался голос. От крика земля содрогнулась и вздыбилась.

Дитя обрело плоть. Сила иного мира сделала скрытое – явным, призрачное – живым. Именно поэтому в том мире был рай…

Перед странником предстал стройный и красивый юноша.

Обнаженное Дитя поднялось и неверяще посмотрело на свое тело, живое тело, и перевело взгляд на путника.

И в этих полупрозрачных, недоуменных и полных боли глазах Серг узнал себя…

Тьма забвения ушла… Вечный странник наконец вспомнил все – и лихое детство, и бесчинства на дорогах.… Вспомнилась и фигура в сером плаще с амулетом на груди.

Вспомнил, как стал человеком и окунулся в мир людских приключений. Но самое страшное – он вспомнил и тоску, и тьму забвения, что смотрели на него из этих пронзительных серых глаз….

И вот тогда он окончательно сошел с ума.

Я никогда не жил

Но я был везде и всегда и это странно даже мне, не живущему.

Иногда я засыпал и видел сны. Очень сложно отграничивать сны от реальности, а порой и просто невозможно.

Я ощущал себя идущим по улице и наблюдающим очередной восход солнца. Иногда вокруг были красивые дома и я с удивлением рассматривал их, думая, почему они заменили другие красивые дома и глинобитные хижины.

Я брел по пустыне и мне хотелось пить.

Шел по лесу и радовался, как ребенок, журчанию ручья, щебету птиц, жизни.

Навстречу попадались люди и я говорил с ними. Бывало, что они не понимали меня или я не понимал их. А бывало, что мы понимали и не понимали друг друга одновременно.

Меня называли сумасшедшим, безумцем и отправляли в странные дома. Я был в них, потом просыпался и шел дальше, по мощеным улицам странного города Рим или по дикой прерии.

Некоторые люди любили меня, а я любил их. Или ненавидели, презирали, боготворили, унижали, смеялись надо мной…Но мне было все равно. Какая разница?

Иногда я умирал. Это было очень больно – умирать, но я привык. Меня повесили, зарезали ножом, я утонул, меня сбросили с восьмого этажа…Впрочем, и это все равно, ведь я никогда не жил.

Когда я родился?

Не знаю, но точно помню, что когда-то в вечности. Когда-то я пошел по полю, весело смеясь и смотрясь в звезды. Звезды отвечали мне ласковыми улыбками.

Я брал в руки книги, которые мне попадались случайно – то какой-то миссионер давал их у истоков Нила, то я брал их в библиотеке, то мне их дарили…

Я читал и думал. Думал, что меня нет и не может быть в этих мирах, что я никогда не жил, а потому и не думал никогда на самом деле.

Но мне были интересны буквы книг, складывающиеся в слова, интересны образы и картины, прячущиеся в словах .

Я закрывал книгу и забывал о ее содержании. Я снова шел по Атлантиде, смутно осознавая, что это – моя страна, потому что она в никогда. И она – только миф, фантазия, существующая только в мечтах.

Потом я шел по реальной Атлантиде и думал, а что в ней таинственного?

Я часто пытался найти цель и смысл моей жизни и не находил. Может, дело в том, что я вообще никогда не жил, а какой смысл жизни у не живущего.

Лишь однажды я столкнулся с человеком и понял, что он – это живой я. А я лишь тень его, призрак, скитающийся по свету. Я тот, кем видят его люди и я в мире его грез.

Я прошел мимо, лишь кивнув ему и не желая знать его имя.

P.S. Не понимайте и не чувствуйте этих строк, все равно обманетесь и дадите мне еще одну фальшивую жизнь.

26.07.2001